Неточные совпадения
Верь мне, что наука в развращенном человеке
есть лютое
оружие делать зло.
И она, вспомнив те слова, которые дали ей победу, именно: «я близка к ужасному несчастью и боюсь себя», поняла, что
оружие это опасно и что его нельзя
будет употребить другой раз.
Отношения к мужу
были яснее всего. С той минуты, как Анна полюбила Вронского, он считал одно свое право на нее неотъемлемым. Муж
был только излишнее и мешающее лицо. Без сомнения, он
был в жалком положении, но что
было делать? Одно, на что имел право муж, это
было на то, чтобы потребовать удовлетворения с
оружием в руках, и на это Вронский
был готов с первой минуты.
Сам с своими козаками производил над ними расправу и положил себе правилом, что в трех случаях всегда следует взяться за саблю, именно: когда комиссары [Комиссары — польские сборщики податей.] не уважили в чем старшин и стояли пред ними в шапках, когда поглумились над православием и не почтили предковского закона и, наконец, когда враги
были бусурманы и турки, против которых он считал во всяком случае позволительным поднять
оружие во славу христианства.
У них
были только длинные чубы, за которые мог выдрать их всякий козак, носивший
оружие.
Мелькала постоянно во все эти дни у Раскольникова еще одна мысль и страшно его беспокоила, хотя он даже старался прогонять ее от себя, так она
была тяжела для него! Он думал иногда: Свидригайлов все вертелся около него, да и теперь вертится; Свидригайлов узнал его тайну; Свидригайлов имел замыслы против Дуни. А если и теперь имеет? Почти наверное можно сказать, что да.А если теперь, узнав его тайну и таким образом получив над ним власть, он захочет употребить ее как
оружие против Дуни?
— С Федор Федоровичем? А как же нет? С вашими енаралами ведь я же управляюсь; а они его бивали. Доселе
оружие мое
было счастливо. Дай срок, то ли еще
будет, как пойду на Москву.
Я встал и, в коротких словах описав сперва Пугачева и шайку его, сказал утвердительно, что самозванцу способа не
было устоять противу правильного
оружия. [Правильное
оружие — здесь: регулярные войска.]
Мелко шагали мальчики и девочки в однообразных пепельно-серых костюмах, должно
быть сиротский приют, шли почтальоны, носильщики с вокзала, сиделки какой-то больницы, чиновники таможни, солдаты без
оружия, и чем дальше двигалась толпа, тем очевиднее
было, что в ее хвосте уже действовало начало, организующее стихию. С полной очевидностью оно выявилось в отряде конной полиции.
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала формы вещей: медная посуда на полках приобрела сходство с
оружием, а белая масса плиты — точно намогильный памятник. В мутном пузыре света старики сидели так, что их разделял только угол стола. Ногти у медника
были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар, в пальто, застегнутом до подбородка, сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
Если
будет хуже — я
Подтяну вас туже,
Применю
оружиеДаже против мужа,
Даже против Трешера,
Мужа Эвелины...
— Всякий понимает, что лучше
быть извозчиком, а не лошадью, — торопливо истекал он словами, прижимаясь к Самгину. — Но — зачем же на
оружие деньги собирать, вот — не понимаю! С кем воевать, если разрешено соединение всех сословий?
— Не стреляют. Может
быть… Ах, как мало
оружия у нас! Но все-таки рабочие победят, Клим, вот увидишь! Какие люди! Ты Кутузова не встречал?
Он мог
быть сделан случайно, во время осмотра
оружия, вы могли и не знать, что оно заряжено.
«Мне следует освободить память мою от засоренности книжной… пылью. Эта пыль радужно играет только в лучах моего ума. Не вся, конечно. В ней
есть крупицы истинно прекрасного. Музыка слова — ценнее музыки звука, действующей на мое чувство механически, разнообразием комбинаций семи нот. Слово прежде всего —
оружие самозащиты человека, его кольчуга, броня, его меч, шпага. Лишние фразы отягощают движение ума, его игру. Чужое слово гасит мою мысль, искажает мое чувство».
Раньше чем Самгин выбрал, в который идти, — грянул гром, хлынул дождь и загнал его в ближайший музей, там
было собрано
оружие, стены пестро и скучно раскрашены живописью, все эпизоды австро-прусской и франко-прусской войн.
И она хотела что-то сказать, но ничего не сказала, протянула ему руку, но рука, не коснувшись его руки, упала; хотела
было также сказать: «прощай», но голос у ней на половине слова сорвался и взял фальшивую ноту; лицо исказилось судорогой; она положила руку и голову ему на плечо и зарыдала. У ней как будто вырвали
оружие из рук. Умница пропала — явилась просто женщина, беззащитная против горя.
Директор подслушал однажды, когда он рассказывал, как дикие ловят и
едят людей, какие у них леса, жилища, какое
оружие, как они сидят на деревьях, охотятся за зверями, даже начал представлять, как они говорят горлом.
Было у него другое ожидание — поехать за границу, то
есть в Париж, уже не с
оружием в руках, а с золотом, и там пожить, как живали в старину.
К тому же сознание, что у меня, во мне, как бы я ни казался смешон и унижен, лежит то сокровище силы, которое заставит их всех когда-нибудь изменить обо мне мнение, это сознание — уже с самых почти детских униженных лет моих — составляло тогда единственный источник жизни моей, мой свет и мое достоинство, мое
оружие и мое утешение, иначе я бы, может
быть, убил себя еще ребенком.
У них оказалось множество прежнего, не выданного ими, по условию мира 1835 г.,
оружия, и кроме того, несмотря на строгое запрещение доставки им пороха и
оружия, привезено
было тайно много и того и другого через Альгоабей.
Прежде, однако ж, следует напомнить вам, что в 1795 году колония
была занята силою
оружия англичанами, которые воспользовались случаем завладеть этим важным для них местом остановки на пути в Индию.
Потом запрещен
был всякий торг с кафрами как преступление, равное государственной измене, потому что кафры в этом торге — факт, которому с трудом верится, — приобретали от англичан же
оружие и порох.
Недавно только отведена для усмиренных кафров целая область, под именем Британской Кафрарии, о чем сказано
будет ниже, и предоставлено им право селиться и жить там, но под влиянием, то
есть под надзором, английского колониального правительства. Область эта окружена со всех сторон британскими владениями: как и долго ли уживутся беспокойные племена под ферулой европейской цивилизации и
оружия, сблизятся ли с своими победителями и просветителями — эти вопросы могут
быть разрешены только временем.
Дела не
было никакого, кроме того, чтобы в прекрасно сшитом и вычищенном не самим, а другими людьми мундире, в каске, с
оружием, которое тоже и сделано, и вычищено, и подано другими людьми, ездить верхом на прекрасной, тоже другими воспитанной и выезженной и выкормленной лошади на ученье или смотр с такими же людьми, и скакать, и махать шашками, стрелять и учить этому других людей.
Nicolas несколько раз окольными путями, самым осторожным образом, пытался навести Привалова на мысль, что цель оправдывает средства и что стоит только сразиться с противниками их же собственным
оружием — успех
будет несомненный.
„Захватил, дескать, пестик“ — и помните, как из этого одного пестика нам вывели целую психологию: почему-де он должен
был принять этот пестик за
оружие, схватить его как
оружие, и проч., и проч.
Полагали, впрочем, что он делает это много-много что для игры, так сказать для некоторого юридического блеска, чтоб уж ничего не
было забыто из принятых адвокатских приемов: ибо все
были убеждены, что какой-нибудь большой и окончательной пользы он всеми этими «подмарываниями» не мог достичь и, вероятно, это сам лучше всех понимает, имея какую-то свою идею в запасе, какое-то еще пока припрятанное
оружие защиты, которое вдруг и обнаружит, когда придет срок.
Намечу лишь вкратце: Федор Павлович оказался убитым вполне, с проломленною головой, но чем? — вероятнее всего тем же самым
оружием, которым поражен
был потом и Григорий.
И вот как раз отыскали и
оружие, выслушав от Григория, которому подана
была возможная медицинская помощь, довольно связный, хотя слабым и прерывающимся голосом переданный рассказ о том, как он
был повержен.
И не то что забыл его на дорожке, обронил в рассеянности, в потерянности: нет, мы именно отбросили наше
оружие, потому что нашли его шагах в пятнадцати от того места, где
был повержен Григорий.
Тут мне приходит в голову одна самая обыкновенная мысль: ну что, если б этот пестик лежал не на виду, не на полке, с которой схватил его подсудимый, а
был прибран в шкаф? — ведь подсудимому не мелькнул бы он тогда в глаза, и он бы убежал без
оружия, с пустыми руками, и вот, может
быть, никого бы тогда и не убил.
А вот именно потому и сделали, что нам горько стало, что мы человека убили, старого слугу, а потому в досаде, с проклятием и отбросили пестик, как
оружие убийства, иначе
быть не могло, для чего же его
было бросать с такого размаху?
Утром
был довольно сильный мороз (–10°С), но с восходом солнца температура стала повышаться и к часу дня достигла +3°С. Осень на берегу моря именно тем и отличается, что днем настолько тепло, что смело можно идти в одних рубашках, к вечеру приходится надевать фуфайки, а ночью — завертываться в меховые одеяла. Поэтому я распорядился всю теплую одежду отправить морем на лодке, а с собой мы несли только запас продовольствия и
оружие. Хей-ба-тоу с лодкой должен
был прийти к устью реки Тахобе и там нас ожидать.
На следующий день, 2 сентября,
была назначена дневка. Любители ловить рыбу ходили на реку. Они поймали три кеты, одну горбушу и двух бычков-подкаменщиков с пестрой окраской и оранжевой каймой на темно-оливковом спинном плавнике. Остальные люди приводили в порядок одежду и чистили
оружие.
Дерсу сказал ему, чтобы он не боялся и подошел поближе. Это
был человек 55 лет, уже поседевший. Лицо и руки у него так загорели, что приняли цвет оливково-красный. Никакого
оружия у него не
было.
Весь следующий день мы простояли на месте. Погода
была переменная, но больше дождливая и пасмурная. Люди стирали белье, починяли одежду и занимались чисткой
оружия. Дерсу оправился окончательно, чему я несказанно радовался.
Кроме этого
оружия, в экспедиции
были 2 винтовки системы Маузера и Винчестера, малокалиберное ружье Франкота и двухствольный дробовик Зауэра.
— Вам
было странно, — продолжал он, — что я не требовал удовлетворения от этого пьяного сумасброда Р***. Вы согласитесь, что, имея право выбрать
оружие, жизнь его
была в моих руках, а моя почти безопасна: я мог бы приписать умеренность одному моему великодушию, но не хочу лгать. Если б я мог наказать Р***, не подвергая вовсе моей жизни, то я б ни за что не простил его.
Неукротимый гладиатор, упрямый безансонский мужик не хотел положить
оружия и тотчас затеял издавать новый журнал: «La Voix du Peuple». Надобно
было достать двадцать четыре тысячи франков для залога. Э. Жирарден
был не прочь их дать, но Прудону не хотелось
быть в зависимости от него, и Сазонов предложил мне внести залог.
Привычка к
оружию, необходимая для сибиряка, повсеместна; привычка к опасностям, к расторопности сделала сибирского крестьянина более воинственным, находчивым, готовым на отпор, чем великорусского. Даль церквей оставила его ум свободнее от изуверства, чем в России, он холоден к религии, большей частью раскольник.
Есть дальние деревеньки, куда поп ездит раза три в год и гуртом накрещивает, хоронит, женит и исповедует за все время.
Возвратившись, мы померились. Бой
был неровен с обеих сторон; почва,
оружие и язык — все
было розное. После бесплодных прений мы увидели, что пришел наш черед серьезно заняться наукой, и сами принялись за Гегеля и немецкую философию. Когда мы довольно усвоили ее себе, оказалось, что между нами и кругом Станкевича спору нет.
Глупо или притворно
было бы в наше время денежного неустройства пренебрегать состоянием. Деньги — независимость, сила,
оружие. А
оружие никто не бросает во время войны, хотя бы оно и
было неприятельское, Даже ржавое. Рабство нищеты страшно, я изучил его во всех видах, живши годы с людьми, которые спаслись, в чем
были, от политических кораблекрушений. Поэтому я считал справедливым и необходимым принять все меры, чтоб вырвать что можно из медвежьих лап русского правительства.
В 1887 году, когда к студенческому уставу
были прибавлены циркуляры, ограничивавшие поступление в университет, когда инспекция и педеля, эти университетские сыщики, вывели из терпения студентов, опять произошли крупные уличные демонстрации, во время которых
было пущено в ход огнестрельное
оружие, но и это для большой публики прошло незаметно.
С этих пор патриотическое возбуждение и демонстрации разлились широким потоком. В городе с барабанным боем
было объявлено военное положение. В один день наш переулок
был занят отрядом солдат. Ходили из дома в дом и отбирали
оружие. Не обошли и нашу квартиру: у отца над кроватью, на ковре, висел старый турецкий пистолет и кривая сабля. Их тоже отобрали… Это
был первый обыск, при котором я присутствовал. Процедура показалась мне тяжелой и страшной.
Странное
было пробуждение Галактиона. Он с трудом открыл глаза. Голова
была точно налита свинцом. Он с удивлением посмотрел кругом. Комната совершенно незнакомая, слабо освещенная одною свечой под зеленым абажуром. Он лежал на широком кожаном диване. Над его головой на стене
было развешано всевозможное
оружие.
«Кто знает, — думал старый гарибальдиец, — ведь бороться можно не только копьем и саблей.
Быть может, несправедливо обиженный судьбою подымет со временем доступное ему
оружие в защиту других, обездоленных жизнью, и тогда я не даром проживу на свете, изувеченный старый солдат…»
Иногда снятся странные сны, невозможные и неестественные; пробудясь, вы припоминаете их ясно и удивляетесь странному факту: вы помните прежде всего, что разум не оставлял вас во всё продолжение вашего сновидения; вспоминаете даже, что вы действовали чрезвычайно хитро и логично во всё это долгое, долгое время, когда вас окружали убийцы, когда они с вами хитрили, скрывали свое намерение, обращались с вами дружески, тогда как у них уже
было наготове
оружие, и они лишь ждали какого-то знака; вы вспоминаете, как хитро вы их наконец обманули, спрятались от них; потом вы догадались, что они наизусть знают весь ваш обман и не показывают вам только вида, что знают, где вы спрятались; но вы схитрили и обманули их опять, всё это вы припоминаете ясно.
— Откладывает… ей нельзя, понимаю, понимаю… — перебил Ипполит, как бы стараясь поскорее отклонить разговор. — Кстати, говорят, вы сами читали ей всю эту галиматью вслух; подлинно, в бреду написано и… сделано. И не понимаю, до какой степени надо
быть, — не скажу жестоким (это для меня унизительно), но детски тщеславным и мстительным, чтоб укорять меня этою исповедью и употреблять ее против меня же как
оружие! Не беспокойтесь, я не на ваш счет говорю…
Морякам нашим трудно теперь. Синопское дело чуть ли не последнее
было столкновение. Нахимов, без сомнения, славно действовал, но калибр [Калибр — диаметр канала огнестрельного
оружия; в данном случае: сила артиллерии.]
был на его стороне: ему нетрудно
было громить фрегаты, да еще турецкие. Не сожалеешь ли ты теперь, что вне знатного поля?